|
|
Та самая Россия...Часть четвёртая После обеда Зина созванивается со своей павинской подругой, Светланой Фроловой. Вместе учились в институте, не виделись около полувека. После телефонных охов и ахов они договорились встретиться вечером, возле дискотеки, объясняют друг другу в чем будут одеты — вдруг не узнают друг друга через столько лет.. Фролова – чисто павинская фамилия. И сразу поток ассоциаций… Известный русский писатель Леонид Фролов учился в павинской школе, поэт Владимир Костров из близкой Вохмы… А маршал Конев из недалекого города Никольска. К вечеру мы идем на новую рыночную площадь — там опять концерт и дискотека. Люди пожилые и постарше плотным кольцом окружили асфальтированную площадку, на которой танцуют молодые и моложавые. На сцене выступления самодеятельных певцов, без перерывов звучат танцевальные мелодии. И «музыка на-а-с связала, тайною на-а-а-шей стала!» и «бухгалтер, милый мой бухгалтер!..» Вот тут я услышала песню о деревне, с припевом: «Приснись мне, приснись, деревенское детство, и лучшего я не хочу ничего!..» Сказали, что это поет Владимир Кузнецов, знаменитый гармонист из «золотой десятки» гармонистов России, друг покойного Заволокина. И сам он родом из этого края, из Шаймы. Значит, и ему тоже снится деревенское детство… Зина вдруг бросается к моложавой светловолосой женщине: «Света!» Они обнимаются, разговаривают, я стою рядом, прислушиваюсь. Зина говорит, вот со мной подруга детства Тамара. Я вижу пристальный вопросительный взгляд женщины и поясняю: — Я в Павине тоже жила, окончила два класса в этой школе. Училась у Агнии Павловны Дворецкой… — Так и я училась у Агнии Павловны! А как ваша фамилия? — Воскресенская. — Дочка нашего врача?! — Да… — Так мы вместе учились в одном классе! То-то я смотрю, лицо показалось знакомым! Мой отец до конца жизни вашу маму вспоминал с благодарностью! Она вылечила его от тяжелой болезни. Мы в ошеломлении начинаем вспоминать, кто с кем сидел, какие были тетради, как сами линовали в косую линию листы самодельных тетрадей для чистописания. А все ж таки почерк у всех неплохой получился. Научила нас Агния Павловна! Вспоминаем, как отец Светы прислал посылку из Австрии, а в ней настоящие тетради, и мы в них писали только контрольные работы. Света, как и моя подруга, Зина, окончила Ленинградский педагогический институт им. Герцена. Света до сих пор работает в школе. Говорит, наше поколение уйдет, не знаем, кто будет учить детей… Я неожиданно для себя говорю: — А я была в мальчика влюблена. Кажется, его звали Витя Коржев… Какая у него судьба? — Нет уже Виталия Коржева. Не так давно ушел из жизни. Окончил МГУ, филологический факультет, сначала преподавал латынь в Барнаульском мединституте, потом работал в журнале «Сибирские огни», был литературоведом, литературным критиком. Издал две книги… Оказывается, нет уже на земле замечательного, яркого, блестящего клоуна с новогодней елки. А в памяти моей остался… Мы расходимся уже в темноте, Зина и Клава приглашают назавтра Свету в гости к себе домой. А когда совсем стемнело, полыхнул фейерверк. В темном небе расцветали огненные астры, рассыпались разноцветными искрами, гасли и вспыхивали снова, вызывая общее «А-а-х!» всего села. Генрих все повторял изумленно и радостно: «Зина, ты подумай — в нашем Павине такой фейерверк!» Утро последнего дня выдалось каким-то неуверенным, колеблющимся — то улыбнется проглянувшим солнышком, то нахмурится набежавшей тучкой, слегка сыпанет скорым дождичком. И напряженность какая-то в воздухе чувствуется, словно где-то копится сильное раздражение. Что-то будет… Уезжают Шура и Валя с семьей. Завтра утром и мы уезжаем в Шарью, и там расстаемся с Зиной. Но пока впереди длинный, летний день. Я решила зайти в редакцию районной газеты «Северный луч», ранее называвшуюся «Колхозный клич», чтобы попросить несколько номеров газеты. Знаю, что только так можно почувствовать наиболее полное биение современной жизни, разглядеть местные горизонты. Захожу в редакцию. Через открытые в коридор двери комнат вижу сидящих за компьютерами людей. Понимаю, в редакции «напряженка», торопятся дать в номер праздничные репортажи. Отмечаю — компьютерная верстка. Отлично! Кабинет главного редактора закрыт – сказали, в отпуске. Представляюсь ответственному секретарю, Александру Петровичу Кокоулину, сразу чувствую расположение коллеги. Коротко рассказала, кто я такая, почему приехала на праздник. Александр Петрович на минуту выходит из комнаты, возвратившись, передает с десяток последних номеров газет. Для меня это бесценный подарок. Выхожу на улицу, усаживаюсь на скамейке и нетерпеливо листаю газеты. Сразу вижу объявление: «За огородными делами и другими летними хлопотами не забудьте, пожалуйста, оформить подписку на «Северный луч». И это так как-то по-домашнему, по-свойски, что вызывает улыбку. Номер от 10 июня, а 12 июня — День России, и в этот день в Павино отмечается День села. Что там дальше? При молодежном центре создан экологический отряд, старшие школьники в июне-июле приведут в порядок парки и скверы села, помогают ветеранам. Так… молодая уроженка Павино, Елена Стельмаченко, вернулась с мужем в родное село и открыла магазин «Обувь и одежда». Одна молодая семья строит свой дом. Молодцы! Перед началом каникул в селе прошел фестиваль одаренных школьников района. Замечательно! А вот знаковое сообщение в тексте заметки — в Павино до перестройки было личных коров до 150, сейчас только около двадцати. Хорошо это или плохо? Может быть, и невыгодно сейчас сельчанину держать свою корову, молоко дороже обходится, чем со специализированной фермы? 1 июня на стадионе между детскими садиками района прошли соревнования «Старты надежд». Смотрим дальше. В редакции газеты открыта общественная приемная губернатора Костромской области И.Н. Слюняева. Людям окажут консультативную помощь, помогут составить, оформить и направить в адрес губернатора заявление, обращение или жалобу. Специалисты констатируют стабилизацию поголовья крупного рогатого скота и увеличение надоев молока за счет племенной работы, кормовой базы и внедрения передовых технологий. Ну, прекрасно! Упоминаются местные предприниматели: Курбанов, Ивков, Фролов — дела их на подъеме, они вкладывают деньги в родное село, дают людям рабочие места. Это хороший знак! Пополнилась книгами для детей и взрослых сельская библиотека. Проведен смотр-конкурс по благоустройству села, награждены образцовые домовладельцы, учреждения, цветоводы-любители, хозяева лучших придомовых цветников. Успешно прошли выпускные экзамены в школе искусств. Ага! Подростки хулиганят, переворачивают урны, отрывают доски в павильонах рынка, пишут неподобающие надписи. Ай-я- яй! Нехорошо! Зато коллектив любительской радиостанции принимает участие в молодежных соревнованиях по радиосвязи на коротких волнах. Это похвально! Прошло заседание административной комиссии, где обсуждалось содержание собак, уборка придомовых территорий и нарушение спокойствия граждан. Нарушителям определен штраф в 300 рублей. Прошел День поля и соревнование землепашцев, идет заготовка кормов на зиму. Две выпускницы школы искусств получили приглашение на международный пленэр в Париж. Не слабо! Так… А что продается-покупается?.. Автомобиль Ваз, КамАЗ-самосвал, трактор ДТ-75, запчасти дли импортных и отечественных автомобилей на заказ, ткани и швейные изделия из Иваново, всевозможные плиты, панели под кафель, ламинированные полы, куры-молодки. А кто требуется на постоянную работу? Водители лесовоза «Урал», бульдозерист, машинист-грейдозерист К-700. И приписка: «Полный соцпакет. Зарплата сдельная». А также требуются экономист-юрист, механик, работники в животноводство, разнорабочие. Жилье предоставляется. И, конечно, очерки о достойных людях, поздравления с юбилеями, некрологи и соболезнования. Как говорится, «и жизнь, и слезы, и любовь…» Газета мне понравилась, чувствуется в ее материалах и душа, и профессионализм. Но вообще задумаешься… Вчетверо сократилось население района с довоенных лет. В селе около 3 тысяч жителей и в районе столько же. Всего около 6 тысяч. А было до войны 24 тысячи… Сократились и площади посевов. Но это неправда, что сельская Россия чахнет, что люди спиваются, что работать негде. Село живет и выживает. По другому, чем прежде, но выживает. На празднике посмотрела – все современно, модно даже одеты, лица такие хорошие, люди приветливые. Молодежь, говорят, уезжает. А что хорошего в этих городах — чад, смог, суета. Вот посмотрела проездом на Москву — как муравейник, в который плеснули кипятком. Все спешат, все торопятся. На улицах автомобильные пробки. Дышать нечем. И хочется верить — произойдет перелом, обозначится критическая точка и вернется молодежь в село. Как когда-то в старину пойдет новое заселение этих земель. Газ, вода, телевизор, до Шарьи по хорошей дороге два-три часа езды, а там 12 часов на поезде и Москва. И дети будут расти на природе, дышать чистым воздухом… Эх, была бы я молодая… Размечталась!.. А теперь в музей! Выйдя на центральную улицу, немного растерялась, где-то должен быть музей, а никак не сориентируюсь. И прохожих нет, спросить не у кого. Захожу в магазин «Одежда и обувь». Продавец, милая молодая женщина, наверное, та самая, что вернулась в родное село, Елена, вышла со мной на улицу, показала направление, дала ориентиры. Оказалось — рукой подать. В любой музей я вхожу с волнением, ведь это своеобразная служба Времени! Время нельзя увидеть, услышать, трудно осознать, трудно с ним смириться, и только в музее можно увидеть его материальные следы. Симпатичная, темноволосая, темноглазая молодая женщина, заведующая музеем, представилась просто Мариной и, взяв с меня символическую плату в десять рублей, повела меня осматривать экспозиции музея. Я спросила: «Можно фотографировать?» И она доброжелательно улыбнулась: «Пожалуйста!» Не дошла еще сюда жлобская мода за все брать деньги. Рассматриваю экспонаты музея. Понимаю, что все это собрано с пониманием и любовью, хранится заботливо и бережно, смотрится с волнением и нежностью. Вот старинные фотографии дьякона Н. И. Ломакина с дочерью, его жены. Это, должно быть, предки моего знакомого В. И. Попова. Вот вышивки — «крестьянское узорочье», старинный ткацкий станок. А вот знакомые мне еще с детства предметы домашнего обихода: плетеные из лыка пестери (заплечные корзины), медные самовары, домашняя утварь из дерева и глины, деревянный валек и рубель для глаженья белья, керосиновые лампы, старинные бутыли, решето, коромысло, долбленая бочка. Тут же старинный буфет, старинные стулья, зингеровская ручная машинка (точно такую моя бабушка получила в приданое и еще шила мне на ней наряды), патефон, деревянная кровать с кружевными подзорами, знаменитые курдюковские гармошки, домотканые половики, деревянный диван, расписанный цветами, разнообразные колокольцы, крестьянские обереги, картины местных художников. Я радостно щелкаю фотоаппаратом – то-то будет у меня память! После осмотра заходим к Марине в кабинет, и я рассказываю ей о себе и о своих родителях. Показываю фотографию 1936 года молодых матери и отца, когда он приехал в Павинскую больницу на работу. Спрашиваю, нужна ли она музею? «Конечно!» — горячо отзывается Марина. Передаю еще фотографию делегатов Павинского района на ВДНХ в 1940 году. Там среди всех моя молодая, красивая мама – врач районной больницы. Передаю коллективную фотографию медработников Павинской больницы в 1945 году. Там сидят рядышком моя и Зинина мамы. В кабинете Марины высокая большая печь с котлом. Тоже топится дровами, а от нее разводка в трубах — горячей водой греются батареи в комнатах музея. Мы с Мариной разговорились. — Мариночка, вы местная, павинская? —Да, родители мои отсюда родом, но мы не так давно вернулись из Крыма. Родители туда уехали после войны, хотели поближе к теплу. А недавно мы все оттуда вернулись в Павино. — Почему? — Татары предупредили, мол, или уезжайте сами, добром, или побежите, в чем стояли. Мы подумали-подумали и вернулись. Здесь я и замуж вышла. Одну павинскую фамилию сменила на другую. Была Мелентьева, стала Ивкова. Сначала трудно было из-за смены климата, теперь привыкла. — Мариночка, но ведь вы даже похожи на татарку! — Да, похожа. Но родители мои коренные, павинские. Отец мой такой темноволосый и смуглый. Да, я читала, что русский человек — смешанный человек, много в нем слилось разной крови, прежде чем сложилась нация. Прощаюсь с Мариной, иду, как давно хотелось в церковь Серафима Саровского. По дороге в парк Победы видела этот скромный, деревянный храм. Захожу, здороваюсь с женщинами-служительницами, а они говорят: «Ой, а мы собрались уходить!». Объясняю: «Я ненадолго, только свечки поставлю». И опять в ответ слышу благожелательное: «Пожалуйста, пожалуйста, не торопитесь!» Какие, однако, здесь люди приветливые! И чувствую, как хорошо, благостно, тепло и ласково душе в этом простом храме. Пахнет чистотой, деревом, медовыми восковыми свечами. Покупаю и я свечи. Сначала, как всегда, поставлю за упокой. Подхожу к нужному месту и чувствую, как наполняется сердце светлой печалью, а глаза слезами, как будто, вот сейчас, сию минуту, они, мои родные, все, кто жил в нашем доме, и кого уже нет, видят меня и рады мне. Как будто я сюда ехала ради этого мгновение моего свидания с ними. И я повторяю слова, чтобы Господь простил их прегрешения вольные и невольные и взял их в Царствие Небесное. Нелегко и непраздно они жили на этом свете, Господи!.. И мне кажется, что Святой Серафим Саровский и Николай Чудотворец смотрят на меня с икон по-доброму и с пониманием. Подхожу и ставлю свечки о здравии всей своей семьи и всей семьи Зины с детьми и внуками, поименно. Дай, Господи, всем здоровья и осмысленности своего бытия… Спрашиваю, можно ли на память сфотографировать? Женщины опять говорят: «Можно-можно, фотографируйте!» Что за люди живут в этом моем родном Павине! Невольно вспоминается, как в одном, городском, только что восстановленном, великолепном храме на меня буквально набросилась служительница: «Без батюшкиного благословения нельзя!» А на вопрос, где батюшка, с нескрываемым злорадством сказала: «А нету батюшки, ушел!» Помню, померкло все великолепие храма, и недоуменная обида сбила настроение. Господи, прости ее, а мне помоги забыть об этом. Во второй половине дня, когда пришла моя одноклассница Света и еще одна женщина, вдова одноклассника Генриха и Зины, все вместе с хозяевами сели за стол. Так давно не виделись друг с другом даже Зина и Света, вместе учившиеся в институте, что никак точки опоры не нащупывалось, от чего начинать воспоминания и немножко бестолково, с краешку пробовали прошедшее время — а где тот, а как эта, а помнишь? А я уж и вовсе молчу, только слушаю, изредка просверкивают знакомые имена-фамилии. Сфотографировались на память. И по рюмочке выпили, и по второй — за встречу! И, наконец, ушло невольное смущение, радость застолья объединила всех, и разговор пошел общий, всем интересный и про прежнюю, и про теперешнюю жизнь. Вспомнили вдруг почему-то медведей. Край глухой был – медвежий угол в буквальном смысле. Генрих вспомнил, как собирал малину, вдруг слышит, кто-то за кустами так аппетитно, смачно чавкает. Выглянул — это медведь передними лапами ветки малиновые подтягивает, а пастью ягоды обирает. «Как я рванул бежать — не помню, как из леса выскочил». Зина вспомнила, когда работала в деревне учительницей, в сумерках шла пешком по дороге, и вдруг на дорогу вышел медвежонок – как она дунула прочь от этого места! Медвежонка встретить опаснее всего, рядом может быть медведица, а уж она нападает беспощадно – защищает медвежонка. Клава с Иваном Павловичем однажды шли на сенокос, а к дороге медведь здоровый вышел, к березе прислонился спиной и стоит на задних лапах, на них смотрит. Муж не растерялся, как заорет на него: «А ну, пошел вон отсюда, такой, сякой, этакий!» Медведь вдруг развернулся и потрусил прочь в глубину леса. Все смеются, вспоминают разные истории, говорят о детях, о внуках. Я поглядываю на хозяев, знаю их всего пять дней, а, кажется, знакомы давно. Какие это удивительные, от природы интеллигентные люди, какое спокойное чувство собственного достоинства, какое искреннее, ненавязчивое гостеприимство! Как хорошо и по делу они говорят, как умеют слушать другого человека! Какая замечательная, трудолюбивая, дружная, непьющая семья. Настоящие русские люди! Вдруг как-то неожиданно свет за окном померк, и ахнуло! Это зазмеилась ветвистыми трещинами-молниями небесная чаша, раскололась и грохнула. И еще раз, и еще! Женщины побежали по дому с проверкой – выключить везде свет, вытащить все вилки из розеток, отсоединить телевизор, настольную лампу. Дом деревянный, ударит молния — далеко ли до беды?! И такой жахнул ливень, как прорвало, не нами сказано, да лучше и не скажешь — как из ведра! Хорошо, когда есть надежный дом, теплый уютный, чистый, и стол накрыт, и друзья за столом. И непогода на улице этот уют и благополучие только оттеняет и подчеркивает. Минут через сорок за окном стало стихать, и молнии сверкали редко и не так яростно, и гром уже не грохотал, а издалека невнятно проборматывал что-то ворчливое, но не злое. Наши гости засобирались домой, пора-пора, уж и так засиделись, и дождик вон прошел. Обменялись со Светой адресами, телефонами, обнялись сердечно на прощанье. Понимали, вряд ли удастся еще свидеться, и так уж диво дивное — встретились одноклассницы через 62 года. Клава и Зина ладно и дружно убирали со стола, мыли и ставили на место посуду, Генрих с Иваном Павловичем вели какие-то хозяйственные разговоры. Ксюша подошла к Зине: — Бабушка, пойдем, погуляем! — Подожди, Ксюша, видишь, мы делом заняты. — Дедушка, пойдем на улицу? — Сейчас, Ксюша, подожди немного Золотой ребенок молча сел рядом со мной на диванчик. А чего это я сижу?! Гостеванье-то павинское к концу подходит, надо пойти надышаться воздухом, наглядеться на село. Пойдем, Ксюша, со мной погуляем! Ксюша спокойно встала, не выразила телячьей радости, а тихо и достойно начала собираться. Мы надели легкие курточки и вышли. Я даже не сразу поняла, что это такое творится вокруг. А вокруг творилась тишина, как будто отгрохотавший гром выбрал весь положенный в этот день шум и грохот, даже птицы не щебетали. Тишина заполняла и умиротворяла пространство во все стороны света от земли до неба, объяла все — дома, проулки, серые влажные дощатые заборы, деревья, и кусты, обласкала каждую травинку, угнездилась, кажется, даже между хвоинками стройной, вытянувшейся на одной ножке, как балерина, лиственницы. Мы вышли из палисадника на средину улицы и увидели — на востоке, над селом, в полнеба сияла одна половинка радуги; верхушка разноцветной дуги ее терялась в забытых грозой дымно-сероватых клочковатых облаках, разреженных голубыми проталинами чистого неба — Смотри, Ксюша — радуга! Видишь, у нее семь цветов. Чтобы легче запомнить их чередование есть такая присказка: каждый охотник желает знать, где сидит фазан. То есть: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый — из этих цветов состоит радуга. Будут спрашивать на уроке физики. Ксюша заулыбалась, закивала — красиво! Вряд ли запомнила – мала еще, да и радуга ей, живущей под северным сиянием, вероятно, не в диковинку, не то, что мне, жительнице пустыни — нечаянное чудо раз в десятилетие. Мы шли потихоньку к окраине села по совершенно безлюдной улице, наполненной тишиной, мягким предвечерним светом и влажным, очищенным грозой воздухом. В разрывах между домами на западе видно как заходит — вот, уже совсем зашло! — солнце. Чистая перламутровая голубизна неба у самого горизонта подсвечена ярко розовым сиянием, бережно, нежно разбавленным ввысь. Я вспомнила роскошные мангышлакские закаты, когда полыхающее алым светом раскаленное солнце опускается в синее море. Везде своя прелесть. Там – сочная живопись маслом, здесь — нежнейшая акварель… Мы вышли с Ксюшей на край села. Внизу расстилалась вдаль ложбина, ограниченная темнеющей полосой леса, правее, на угоре — другая деревня, наверное, не менее древняя, чем Павино… Как не благоговеть мне пред этим местом на земле — здесь начинала расти, лепиться, вызревать моя человечья, женская, русская душа. Слова-то, оказывается, какие правильные – российская глубинка. Как глубина не скудеющего колодца, из которого Россия веками щедро черпала свою душу, плоть и кровь — своих поэтов и писателей, своих работников, инженеров и ученых, своих солдат и маршалов. Не хочется верить, что идет обмеление этой глубины. Это опасно. Тогда, сколько ни копай, ни черпай — вместо живой воды — только смертная удушающая пустота. Страшно об этом думать. Мы стояли с Ксюшей тихо. Она, наследница исконной павинской крови Московкиных и Ивковых, смотрела во все глаза, молча и вдумчиво, и я не могла предугадать, запомнится ли ей что-то из этих дней, луга ли, речка ли, радуга или это наше тихое стояние на краю села. Было хорошо и благостно, как недавним утром в храме. А ведь это тоже храм под открытым небом, и силы небесные, как благословение, распростерли радугу над селом. Господи! Спаси и сохрани его земли и воды, леса и травы, зверей и птиц, всех его Аверкиевых, Дворецких, Жуйковых, Ивковых, Коркиных, Коржевых, Курбановых, Ларионовых, Поповых, Фроловых, и так далее, и так далее… И нас с Ксюшей тоже… Павино — Актау. 2008 год Тамара Павленко
Очерк опубликован на сайте 20 июля 2019 г. ОтзывыРазделы, к которым относится эта статья:
|
|
||||